Время замерло. Должно быть, смилостивилось, прислушалось к последним словам Чингисхана.

Только Оно да ещё Вечное Синее Небо знали о последней просьбе-мольбе Великого монгола. Просил он Высшее Божество лишь об одной милости – умереть без пролития крови. Хотя это и было маловероятно в надвигающейся смертельной сече. Но старый Воин всё равно молил об этом последнем благе. Шевелил губами, нахлёстывая коня навстречу неминуемой гибели. Каждый монгол знал, что душа воина заключается в крови. И если не пролить эту кровь – тогда душа, сохранившая свою целостность, будет гением-покровителем всех потомков Темучина.

Темучин! Именно так называла его мама Оелун-еке. Именно с таким именем он войдёт к ней и поклонится до колен. Именно так скажет…

Вечное Небо вняло последней мольбе старца. Кровь так и не пролилась. Кровь запеклась в его жилах!

Обуглилась, не выйдя наружу, вместе с телом.

Душа УЦЕЛЕЛА.

Ноги коня подломились. Его горящая туша рухнула на землю. На бок. Подмяла под себя бесчувственное уже тело Чингисхана. Кусок бесформенной, догорающей плоти.

«Не-е-ет!!! – внутри Хасанбека всё сотрясалось от крика. – Повелитель! Зачем же так?!»

Ни звука не проронили уста верного темника. Свело судорогой сжатые изо всех сил челюсти. И онемел язык.

Чингисхан умер.

Да пребудет его слава в веках и мирах…

На левом участке обороны неприятель, как будто ЗНАЯ, не раздумывал, двинул основными силами прямиком на вторую высоту. Третью и четвёртую – проигнорировал. Первую – заблокировал непрерывным огнём.

Там всё полыхало. Заживо сгорали минометчики, сумевшие сделать несколько неприцельных залпов, и больше не успевших НИ-ЧЕ-ГО. Даже – сменить позицию.

Что происходило на самом дальнем, правом фланге, где оборонялись янычары Турецкого корпуса… ведали только инопланетные боги.

На второй высотке, где обосновалось управление мотострелкового полка и больше половины личного состава, бушевал кромешный ад.

Вокруг них разлился целый океан огня, а издалека, от наступавших вражеских пехотинцев, раз за разом прилетали всё новые пламенные сгустки. Взрывались, как лопались. Разбрызгивали нечто, похожее на горящую густую жижу, напоминающее напалм. И с каждым прицельным залпом множились животные вопли солдат, корчившихся в жарких объятиях огня. Некоторые выскакивали из окопа и, пытаясь сбить с себя пламя, катились вниз по склону огненными комами…

– Олег! – во весь голос окликнул Ничепорчук. – Куда прёшь! Сюда!

Сухина, командир второго взвода, с обезумевшими глазами перемещался с нижней линии окопов вверх по частично горящему склону. Но не к командному пункту, а намного левее.

– Ложи-и-ись! Ползи сюда, хрен в камуфляже! Ты что, берега потерял?!

Взводный насилу разглядел командира, осознал и шустро упал в траву. Пополз на крик в мареве белого дыма, щедро источаемого сгорающей зелёной травой.

– Пантера… Пантера… Я – Барс-один… Я – Барс-один… Приём! Я – Барс-один. Приём! – монотонно бубнил неподалёку радист Быцанёв.

Тщетно! Связи со штабом не было.

Впервые – в бою над головами не пересвистывались пули. Неведомый враг НЕ СТРЕЛЯЛ ПУЛЯМИ! Только хлопки, напоминающие резкое щёлканье бичей. И жуткий посвист лучей с последующими огненными разрывами.

– Я – Барс-один… Я – Барс-один… Приём! Пантера… как слышите меня?

– Суки, вот вам!!! – выкрикнул в сердцах неподалёку какой-то стрелок, вкладывая недосказанное в длинную, на весь магазин, очередь из автомата. И досказал постскриптумом: – Душманы б…кие!

– Миха-а-лыч! – Сухина перевалился через бруствер.

– Пантера… Пантера, приём! Как слышите меня?

– По-о-олк! Слуша-а-ай мою кома-а-ан-ду-у-у! Передать по цепочке влево и вправо! Всем, кроме пулемётчиков и подрывников, затаиться на дне окопов! Забиться во все щели. Пропустить вражескую технику над собой. Выждать. Открыть огонь только когда враг будет на расстоянии броска гранаты…

Торопливые голоса понесли, многократно повторяя, команду Ничепорчука по второй линии окопов.

– Олег, ну что, оклемался от ступора? – Комполка повернулся к взводному. – Слушай меня внимательно. Я тебя успокаивать не собираюсь. Самое страшное ещё впереди. Судя по всему, у этих сраных гуманоидов неведомое нам высокоточное оружие, лазерное или… это, плазменное. Бластер-шмастер, скорч… ну, читал же фантастику? Поэтому, чтобы нас не перехлопали, как моль… значица, так. Убери всех своих орлов с малейшего обзора, выжди момент. Наблюдай за их приближением скрытно – в стереотрубы, бинокли. На эти скоростные лодки не отвлекайся, пропускай, не выдавая себя. Я думаю, их не настолько много, чтобы они, прорвавшись, разогнали весь наш второй эшелон. Дальше танков не пройдут. А вот пехота… Это наше. Тут уж изволь. Я не знаю, что они ещё выкинут за неожиданные фортели, когда начнётся ближний бой. Но тут уж как карта ляжет. Может рубашкой. Может козырем. А может и надгробием… Держись, Олежка! Чует мой кровяной мешочек – нам, скорее всего, в окружении отбиваться придётся. Уж больно мобильные и крутые они, сволочи… Смекаешь, ведь не было раньше таких, чтоб из далёкого будущего… Блин, амба подкралась незаметно. Короче, отступить мы, при всём желании, не успеем. Да и команды не было… Усёк?!

– Усёк, Михалыч. Ты это… не подумай только, что я испугался. Радиста моего грохнули… а тут всё огнём полыхает. Я вот к тебе за указаниями сам и метнулся.

– Метну-улся… – передразнил его Ничепорчук. – Тут в землю впору зарываться, у врага, что ни солдат, то и снайпер… а он как заяц по склону скачет. Голова твоя садовая… Ладно. Точно всё понял? Всё, что я тебе пояснил, запусти по своей первой линии окопов. Давай! И ползком! Ползком…

Комполка проводил взглядом Олега, ужом заскользившего по траве, и приник к окулярам бинокля.

Первая пятёрка странных боевых машинок, скользя над травой и неведомо как обходя впадины, – уже приблизилась к подножию высоты. Там начиналось минное поле.

«Раз. Два. Три. Четыре. – Ничепорчук мысленно отсчитывал секунды. – Пять… Девять… Одиннадцать… НУ!!!»

Первая машина ворвалась на эту смертоносную полосу и…

Комполка от напряжения прокусил губу до крови…

…ничего не произошло!

В висках комполка противно и болезненно застучали молоточки.

Машины одна за другой влетали на плантацию, щедро засеянную противопехотными минами, но мины МОЛЧАЛИ. Округлившимися глазами смотрел Ничепорчук на эту чертовщину и не мог понять, КАК ЭТО?! Неужели и в самом деле не касались они земли, эти чёртовы скоростные лоханки? Должно быть, именно так оно и было, и механизмы мин, настроенные хоть и на минимальное, но давление – не срабатывали.

– Ма-а-акс!!! Командуй подрывниками!! – почти на ухо заорал ему Ничепорчук. – Рви управляемые фугасы!

К этому моменту неуязвимые чёртовы машины преодолели минное поле. Все пять. И начали веерообразно расходиться в стороны… Ухнул мощный взрыв. Потом другой. Третий.

Первую машину подбросило вверх, вместе с комьями земли. Перевернуло и обрушило вниз, присыпая землёй.

Ещё несколько взрывов – и вторая машина, откинутая взрывной волной в сторону, врезалась в землю. Остальные «боевые челноки» пронеслись там, где не были установлены фугасы – потому уцелели. Однако вверх по склону они не пошли. Скользнули ниже, обошли высоту по сторонам и помчались дальше – в глубь обороны мотострелков.

– Пантера… Пантера… Я – Барс-один… я – Барс-один… Приём!..

Пантера молчала, словно уже давно пылилась чучелом в зоологическом музее.

– Хасан!!!

Хасанбек впервые за последние лет десять растерялся. Он уже почти не осознавал, что творится вокруг. Огонь. Везде ОГОНЬ. Неистовый необъяснимый огонь, способный мгновенно перемещаться, как управляемая человеком молния. И эти ручные молнии безостановочно хлестали с недоступного ордынским стрелам расстояния. А там, куда они попадали, а попадали они почти без промаха – тут же возникали огненные сгустки и сразу взрывались, обдавая всадников жидким, обволакивающим огнём.